Она прижалась к его футболке и поняла, что заплакать не может. Вместо слез из груди вырывались противные вороньи хрипы.
– Вася, Вась, – с трудом выдавила она. – Их убили!
…Вася Безбородов оказался единственным человеком, кто ей поверил.
Но Вася был семнадцатилетним первокурсником без денег, жизненного опыта и связей. Он сказал, что надо бороться. Он ходил вместе с Верой к начальнику порта и в милицию, в исполком и в местное управление КГБ.
Веру, как пострадавшую с «Нахимова», все начальники принимали без разговоров и без очередей в приемных. Только… «Вы можете показать того человека? Знаете, кто он? И где он сейчас? Нет? Тогда какие к нам претензии?» И, сбавив тон на ласково-сочувственный: «Верочка, мы понимаем, у вас горе. Вы были в кризисной ситуации, в шоке… Вам могло привидеться что угодно».
Она билась головой в глухую стену. Утром четвертого сентября ей сказали, что сегодня – последняя возможность улететь домой бесплатно. Больше самолетов не будет. «А как вы тогда будете добираться? Без денег? Без документов? И… и… – тут чиновники сразу терялись, – с таким, м-мм, грузом?»
И Вера сдалась. Пока сдалась.
…Они с Васей улетели из Новороссийска вечером четвертого сентября спецрейсом до Куйбышева. В хвосте военно-транспортного самолета стояли два гроба.
Каникулы кончились. Начиналась взрослая жизнь.
Пока официант все приносил и приносил закуски, Вера чуть не грохнулась в обморок. Голод был настолько нестерпимым, а ароматы изысканных блюд – столь дразнящими, что она с трудом понимала, что с ней происходит.
Стены ресторана покачивались и плыли. Откуда-то издалека доносилась музыка. «И снится нам не рокот космодромаа, не эта ледяная синева…» – надрывался отдаленный стенами ансамбль. И звуки песни, и голоса двух мужчин, сидевших рядом за столиком, доходили до Вероники словно сквозь плотную вату. Она почти не понимала, о чем говорят ее взрослые собеседники. Прикрыв рот полотняной салфеткой – чтобы спутники ни о чем не догадались, – она судорожно сглатывала слюну. Но папики увлеклись беседой между собой и, похоже, не понимали, что происходит с Верой. Зойка же натянуто улыбалась и временами посылала Верочке ободряющие взгляды.
А официант тем временем все таскал и таскал в отдельный кабинет подносы, полные закусок. В них российская роскошь сочеталась с азиатской тонкостью. Вазочки с красной и черной икрой, украшенной маслом; салат «Узбекский», остро пахнущий мясом и жареным луком; рыбное ассорти, разукрашенное веточками петрушки и маслинками, плошки с соленьями…
Молодой прислужник точно и споро расставлял блюда по столу. Искоса он бросил пару взглядов на Зойку и Веронику – взглядов почти незаметных, однако остро-внимательных.
Кажется, только этот юный невозмутимый официант заметил состояние Вероники и понял, что она голодна.
Он вообще слишком многое уже видел в своей жизни, этот парнишка. Поэтому хорошо понимал, зачем два стареющих джентльмена пригласили сюда, в отдельный кабинет ресторана «Узбекистан», двух шалашовок. И почему юные девицы отправились с папиками. Расклад очевиден: пожилые и богатые люди познакомились с юными и голодными студенточками. Судя по одежде, говору и манерам, не москвичками, а общежитскими. «А может, они и не студенточки вовсе, а простые работницы откуда-нибудь с ЗИЛа или с „Динамо“. Или другая лимита…»
Сейчас, думал официант, папики до отвала накормят девчонок. Ну и напоят, конечно. Потом, когда те дойдут до кондиции, отправятся c ними танцевать. Затем примутся лапать прямо за столиком. К этому моменту нужно подгадать и поднести клиентам счет. Распаленные мужики проверять его в таком состоянии не станут (хоть десять порций икры вписывай вместо четырех). На чаевые не поскупятся. Затем папики выволокут объевшихся и подпивших лимитчиц из ресторана, поймают такси, отвезут их на хату, где шалашовки в знак благодарности за еду, питье, такси и за счастье провести вечер не в тусклой общаге, а в красивом и ярком помещении просто обязаны будут удовлетворить самые изощренные сексуальные прихоти джентльменов.
«Да, именно так все дальше и случится», – наперед понимал молодой официант. И потому, предвкушал он, с гостей можно будет получить зашибительные чаевые: включая прямой обман рублей, наверное, на семьдесят. Или даже сто.
Подавальщик работал споро и красиво. Он видел, как балдеют от запахов и вида ресторанной пищи лимитчицы, однако был слишком хорошо вышколен и воспитан, чтобы нескромным взглядом или намеком оскорбить «дорогих гостей». Кроме того, один из пожилых мужчин являлся его постоянным клиентом, звал по имени и всегда оставлял изрядные чаевые. Поэтому безо всякого меню и заказа Жорик (так звали официанта) приносил к столу, накрытому в одном из отдельных кабинетов «Узбекистана», самые изысканные закуски и напитки.
Знал бы официант Жорик, насколько сильно он ошибался относительно намерений и устремлений сидевших за столом девушек – по крайней мере, одной из них! Знал бы он, что иная цель, очень далекая от низменного желания поесть и выпить на халяву, привела сюда Веронику!..
Однако в одном был прав юный официант: в том, что Вера очень хотела есть. Сейчас всем гастрономическим ресторанным изыскам она предпочла бы блюдо жаренной на сале картошки. Или хлеба с горчицей. Лишь бы побыстрее! И только бы не видеть, не слышать и не говорить с папиками. Зачем она в это ввязалась!..
…Если бы Веру спросили, какое самое сильное впечатление осталось у нее от первых месяцев жизни в столице, она могла бы, не задумываясь, ответить: голод.