Инна уже в который раз за последние три дня вспомнила о красивой и самоуверенной Нике Колесовой, хозяйке салона «Красотка». Вот уж кому повезло так повезло – свое дело, свои деньги… И никаких пьяных мужей. Ника сама рассказывала – они хорошо тогда поговорили за чашечкой кофе: «Представляете, Инночка, какое счастье – просыпаться одной, в роскошной спальне и знать, что это все – твое, по-настоящему твое!»
Надо подружиться с Никой. С такой женщиной полезно дружить. Может, она научит ее, как победить в этой жизни. Победить по-настоящему – а не просто выйти замуж за богача.
Полонский стоял в бесконечной пробке на Тверской, тянувшейся вверх к Маяковке. Профессор уже опаздывал на встречу с Вероникой, но оставался по этому поводу отвратительно спокоен. «Вот в чем разница, – думал он, – между мужчиной, которому за сорок, и тридцатилетним… Разница – в равнодушии. Равнодушие, словно пепел, присыпает все вокруг. Краски не такие яркие, желания не такие сильные, чувства не такие острые… Было б мне тридцать… Когда б мне было тридцать, и меня вдруг вызвонила на свидание моя бывшая!.. Моя – некогда любимая!.. О, как бы я летел к ней!.. Как волновался!.. Пожалуй, что и полночи б не спал… А сейчас… Ну, мне, конечно, интересно, чем стала эта Вера Веселова… И почему столь кардинально изменила внешность и фамилию… И зачем я ей вдруг понадобился… Да, это мне любопытно… Любопытно, но – и только…»
Машины наконец-то поползли, и Полонский, механически переключая передачи, подумал: «Почему, интересно, она назначила мне рандеву в простецкой «Патио-Пицца» на Маяковке?.. Вера-то, судя по всему, далеко не бедствует. Может, в память о тех временах, когда на том месте был ресторан «София»? И я выводил ее, восемнадцатилетнюю девчонку, туда в свет?.. Неужели помнит?.. Или она просто не уверена в моей платежеспособности?.. Скорее всего – последнее. Обычным профессорам нынче даже «Патио-Пицца» не по карману. Что ж, предусмотрительная девочка. Не хочет ставить меня в неловкое положение. Или тратиться самой, если придется вдруг за меня платить… Молодец. Я всегда чувствовал, что Вероника далеко пойдет».
На площади Маяковского профессор свернул направо, в Оружейный переулок. Ему повезло: от подъезда с табличкой «Интерфакс» только что отъехала чья-то «Ауди» с мигалкой и правительственными номерами. Полонский лихо втиснул свой изрядно уже потрепанный «Форд Скорпио» на освободившееся место.
В зал пиццерии профессор вошел, когда часы показывали уже двадцать тридцать: с опозданием, значит, на полчаса. Близоруко оглядел столики (очки он принципиально не носил). Никого похожего ни на прежнюю Веру, ни на ее нынешнюю, телевизионную версию, он не заметил.
Подозвал официанта: «Меня здесь должна ждать девушка…»
– Как ваше имя-отчество? – любезно спросил официант.
Профессор назвался.
– Пойдемте, – радушно улыбнулся тот. – Вас действительно ожидают.
Он провел Полонского к дальнему столику у окна. За ним сидела Вера. Вблизи было видно, как сильно она переменилась. Повзрослела. Похорошела. Прекрасно и дорого одета.
Большая тарелка перед ней была наполнена разнообразными закусками. Вера задумчиво ела, кося глазом в какую-то толстую иностранную газету.
– Извини, я опоздал, – сказал, подойдя, Полонский.
Вера оторвалась от пищи (и от газеты), улыбнулась и оглядела профессора с ног до головы. Результатом осмотра она оказалась, видимо, довольна.
– Присаживайся. Не стоит извинений. – И уже официанту: – Принесите гостю тарелку для салат-бара.
– И бокал белого вина, – добавил профессор, усаживаясь напротив Веры. – Ты очень изменилась, – продолжил он, когда официант отошел. – В лучшую сторону. Я всегда знал, что из тебя выйдет толк.
– Твои уроки, – вернула комплимент Вера. И слегка уколола: – Впрочем, не только твои.
– Да, я слышал.
– Что? – быстро спросила она.
– Что ты родила.
– Было и такое, – слегка улыбнулась Вероника.
– Мальчик? Девочка?
– Мальчик.
– Сколько ему?
– Уже двенадцать.
– Жаль, что он не от меня. Правда, жаль.
– Да, не от тебя. А как твои дочки?
– Уже студентки. Впрочем, я редко с ними вижусь.
– Давно хотела извиниться перед тобой, что испортила тебе карьеру.
– Не стоит. На самом деле тот скандал только пошел мне на пользу.
– Вот как?
– Конечно. Остался бы я тогда на кафедре – и кем бы стал к девяносто первому году – когда у нас все завертелось, закружилось и помчалось кувырком?.. Доктором наук, специалистом по истории партии. К тому же по-прежнему женатым на той толстой дуре…
Официант принес вино и тарелку для салата, Полонский рассеянно поблагодарил его.
– Чем же тебе тот скандал пошел на пользу?
Вера во время этого разговора не переставала есть, и профессор понимал, что это не манерничанье: новая, повзрослевшая Вера, как видно, привыкла ценить свое время. И умела наслаждаться простыми радостями.
– Я почувствовал себя свободным, – пожал плечами Полонский. – Понимаешь: сво-бод-ным. Где хочу, там живу. Куда хочу, туда иду. Никому не докладываю. Ни перед кем не отчитываюсь… Все – другое! И жизнь – другая, и работа!.. Так что ты с этим твоим диким студентом – ну, драчуном тем, – большие умницы. Увели меня из двух тюрем сразу. Одним, извини за каламбур, ударом!
– Ты вправду на меня не сердишься? – чуть кокетливо спросила Вера.
– Конечно, нет! – искренне воскликнул профессор. – У меня у самого смелости бы не хватило: вот так все взять и разом оборвать… А я только когда занялся реальным делом, понял: какая же это туфта – все, чем я раньше жил!.. Все эти съезды, пленумы, левая оппозиция, правая оппозиция…